Вячеслав Ар-Серги
Забытые имена
Всего лишь два десятка лет назад имя Владимира Романова гремело по всей Удмуртии. А теперь читатели его не знают, исключение – узкий круг учёных, журналистов и писателей. А сегодняшняя аудитория, мне показалось, вообще слышала о нём впервые – с моей, так сказать, подачи. Это было фактом того, что в нашей республике поэтам никогда не благоволили, даже и к придворным.
Настоящие же поэты становились изгоями. Никто из них при жизни не имел даже сносных условий для творчества, особенно материальных. Нынешние «успешные» люди усмехнутся, значит, они не работали, как мы! Нет, господа, они работали лучше вас, и не след вашими базарными мерками мерить то, что вам никогда не будет понятно… Разве мне думалось когда-то, что придет время и я буду писать о своем литературном наставнике в рубрике «Забытые имена»? Более того, я радуюсь теперь и этой редкой возможности…
Вот он мысленно передо мной – Владимир Васильевич Романов. Первая наша встреча состоялась в 1979 году. Он невысокий, юркий в движениях, с приметным животиком и с хитринкой в глазах. Автор более десятка поэтических сборников, выпущенных в Ижевске и в Москве, в свое время – правая рука Флора Васильева по работе в Союзе писателей республики.
Он всегда был желанным гостем любой аудитории, хотя сам чаще всего предпочтение отдавал детям. И шёл он к ним не как детский поэт, а как друг, что дети сразу же ощущали и доверялись ему. Никаких нотаций не слышалось в его беседах со сменой нашей, а шёл доверительный разговор за жизнь двух взаимоинтересных сторон. Поэт нисколько не кичился своим, прямо говоря, энциклопедическим образованием, а просто иной раз и советовался с детьми в обмен на свой им совет.
Таких выступлений в детских аудиториях мне никогда потом в Удмуртии видеть не довелось. Дети любили поэта искренне, чувствуя надежность и теплоту его души. А детское сердце не обманешь, что Владимиру Васильевичу и в голову не приходило. Его отец, по происхождению чуваш, погиб в 1942 году на войне. Мальчик рос без отца, чутко отзываясь на правду и неправду взрослых. - Детство – самое счастливое время в жизни, и мое – тоже. Хоть и голодное и холодное, - вспоминаются его слова, – война лишила меня детства, но научила понимать язык детей.
Владимира Романова воспитала матушка-удмуртка, и он стал удмуртским поэтом. А где учатся и живут удмуртские поэты? Конечно, в Ижевске. В 1964 году, закончив школу в родной деревне Удмурт Ташлы Бавлинского района Татарстана с отличными отметками, юноша устремляется в столицу Удмуртии. Здесь он поступает на историко-филологический факультет Удмуртского госпединститута и продолжает публиковать свои стихи, которые писал и печатал уже со школьной скамьи. Полуголодная студенческая жизнь его не страшила – он был к этому готов. Семейное предание о поэтическом мастерстве отца, подогретое его друзьями – оставшимися в живых фронтовиками, удмуртским писателем Евгением Самсоновым и чувашским поэтом Алексеем Афанасьевым, - казалось, не давало юноше свободу в выборе профессии. И решение было принято – он должен стать поэтом! Продолжить дело отца.
С детства Владимира Романова окружали разноязыкие друзья – чуваши, русские, мордва, татары. Потом он стал понимать их языки, а они его - удмуртский.
- Язык – это огромный мир, а поэтический язык еще больший, - говорил позднее Владимир Романов, - достойны сочувствия те люди, которые знают только один язык. Вряд ли они станут хорошими гражданами, а поэтами – никогда. Ведь такой человек никогда не сможет посмотреть на себя со стороны. Не уважая других, он не сможет уважать и себя… Помню его слова как сейчас. Таким образом в свое время Владимир Романов благословил мой путь – стажировку в Йошкар-Олу для изучения марийского языка. После института Владимир Романов служил срочную в Германии, на каких-то точках радиоперехватов с немецкого языка. О службе он вспоминал весело, но совсем коротко. Помню его уморительный рассказ, как ему удалось не стать коммунистом.
По возвращении из СА он работал в школе (не долго), в газетах, затем в аппарате Союза писателей. И – становление настоящего поэта. Первая его поэтическая книжка «Мынам тулысэ» («Моя весна») была выпущена в издательстве «Удмуртия» в 1967 году. Никакого ученичества в его первой книге уже не было. К читателю пришел совершенно сложившийся поэт со своим миром – светлым и добрым, не лишенным и самоиронии.
В литературу Удмуртии Владимир Романов вошел сразу и через парадные, если они есть, двери. И тут же подружился с Флором Васильевым, буквально сердцем приняв его поэтическое родство. Удача смотрит в его лицо: единогласно принят в Союз писателей СССР, вереницей выходят его блистательные книги, он становится лауреатом премии Комсомола Удмуртии, у него рождается сын. Столичные критики жмут ему руку, поэтическая публика к нему весьма расположена. В Ижевске считается за честь чокнуться рюмочкой с самим Романовым. С кем никогда не выходил диалог у поэта даже и в благостные дни его жизни – так это с властями. Он приходил буквально в бешенство от их неумения работать в культуре, априори педалируемое исключительно партийно-воспитательными установками в отношении писательского цеха. Нет, он никогда не ругался, не спорил с партийными властями, он просто смеялся, хохотал над ними. Этот смех ему даром не пройдет…
Язык Романова был чрезвычайно остер и меток, он пробивал броню даже закоренелых чинуш, к концу 70-х годов прямо возненавидевших поэта с его издевательскими памфлетами и зубодробительными эпиграммами. Извечным объектом насмешек Романова были и графоманы, народ чрезвычайно мстительный. В 1978 году трагически погибает Флор Васильев… Владимир Романов с трудом справляется с этим жизненным ударом. Теперь все недоброжелатели Флора Васильева «по наследству» переходят к нему. Но он снова встает на ноги. Но уже другим Романовым – одиноким, усталым, язвительным. В этом окружении ангелом быть ему не приходилось.
Оставалась одна светлая отдушина – пестование молодых поэтов, что он и делает блистательно. Добрый десяток ныне ведущих авторов республики и сейчас называют его своим наставником. Не обошлось, конечно, и без последующих предателей, в угоду сытости отказавшихся от его имени. Но самое главное – дело ушедшего в мир иной Владимира Романова продолжил его молодой сподвижник Михаил Федотов (1958-1995), поднявший аккорд лирической струны удмуртской поэзии до невиданных ранее высот. Тут же оговорюсь с печалью…
Увы, имя и этого поэта сейчас мало что скажет подавляющему большинству наших современников… «О времена, о нравы…» Руками литфункционеров Владимира Романова начинают выталкивать из литературного процесса республики. В середине 80-х годов была дана даже негласная установка для всех руководителей СМИ республики – Романова «не допущать!»… Поэт становится безработным. Его семейная лодка разбивается о быт. Он добывает свой скудный кусок хлеба мелкими статейками, подписанными псевдонимом «Юрасов», периодически выпадающими выступлениями, недолгой работой сантехника в ЖЭКе, мелкой должностью в спорткомитете, билетером на автовокзале... С последнего места работы его выгнали из-за того, что многие пассажиры узнавали Владимира Романова, просили его автограф, и нередко он, войдя в их положение, пропускал их без билета. В это время его реальной поддержкой было доброе к нему отношение редакторов московских и ленинградских издательств и журналов, а также и других, в частности журналов «Север», «Урал», из автономных и союзных республик… Всех не перечислить, а отношение в Удмуртии – молчок. Но он не сдавался.
Периодически Владимир Романов начал уходить в запой. Однажды я его спросил: - Владимир Васильевич, Володя, а зачем ты столько пьешь и почему начал пить? Ведь не в коня тебе этот «корм»… - Давай-ка выпьем за этот вопрос, - сказал он тогда в буфете ресторана «Отдых», где он частенько бывал, и все его узнавали. В тот раз мы с ним пили пиво по поводу моего возвращения из армии. - Волей судьбы я стал диссидентом, а может, эмигрантом. Из этой страны, где нет нашему человеку воздуха, – в страну алкоголя, где совсем тупик, но без вранья. Видно, слаб я оказался… Много рядом людей, а человеков нет. Если б я не выпивал, меня давно бы уже скрутили в бараний рог. Потому что власти всегда считали пьющего за социально близкого человека. А если трезв и мыслит критически – значит, враг. А коль так, то «на выход, с вещами!». Наверное, в алкоголе я искал гражданского спасения, кося «под своего»… А дороги на Запад таким, как я, – нет.
Многого я тогда и не понимал, но слова его запомнил. Так же, как и запомнил его поэтические уроки, ставшие для меня более ценными, чем сентенции многих именитых профессоров от литературы, позднее встреченных мною в разных городах и нашей страны, и за ее пределами. Владимир Романов был прирожденным литературным наставником. Ведь то, о чем он говорил, было настоящей жизнью большого Поэта. Он передавал то, что сам чувствовал буквально кожей – природно.
В последние годы его жизни фортуна снова стала скромно улыбаться ему. Но ответить ей поэт уже не успел. Собираясь в командировку, он готовил дорожное необходимое – взявшись за сердце, упал. И больше не встал.
Автор: Вячеслав Ар-Серги, народный писатель Удмуртии
Источник: по информации газеты "Известия Удмуртской Республики" (Удмуртская Республика) от 16 января 2008 года