ВЛАДИМИР РОМАНОВЛЫ СӤЗЕМ ВИРТУАЛЬНОЙ МУЗЕЙ

Роза Яшина 

                           Он воспевал красоту сердец

 "Жили-были три друга в соседних деревнях лесного края. Все трое были влюблены в крылатые строки, в звучный язык. Они пробовали писать стихи и рас­сказы, делать переводы с русского на удмуртский язык и наоборот... Но началась война. Три друга отправи­лись на фронт. С победой вернулись только двое. Ва­силий Романов навсегда остался на поле боя. Два друга вернулись к любимой работе, стали известными пи­сателями. Удмуртский писатель Евгений Самсонов и чувашский поэт Алексей Афанасьев имеют по не­сколько книг. А сегодня наряду с ними и удмуртский поэт Владимир Романов — сын друга-фронтовика, ни разу не видевший отца. Позже сын напишет так:

Проклятая война с отцом вместе отняла

Неродившихся сестер и братьев».

Так начинается статья в журнале «Молодая гвар­дия» о Владимире Романове русского критика и писателя Вадима Дементьева.

Действительно, грудным ребенком остался Во­лодя от ушедшего на фронт отца.

Владимир Васильевич Романов родился 1 авгус­та 1943 года в деревне Удмурт Ташлы Бавлинского района Республики Татарстан. Окончив среднюю школу, поступает на историко-филологический фа­культет Удмуртского государственного педагогичес­кого института на отделение удмуртского языка и литературы, начинает активно работать в литера­турно-творческом кружке, которым руководил из­вестный ученый и поэт Даниил Яшин. Руководитель часто с радостью говорил, что анализировали стихи Володи Романова. Из него может выйти настоящий поэт. Он тонко чувствует возможности родного язы­ка, старается хорошо учиться. Решительный, смелый. В студенческие годы немало его стихов было опуб­ликовано в газетах и журналах.

По окончании института В. Романов служит в армии и там продолжает заниматься творчеством. В 1965 году начинает работать учителем в родной шко­ле, а в 1968 году его приглашают в Ижевск в редак­цию пионерской газеты «Дась лу!» («Будь готов!»). Работая журналистом, В. Романов вместе с Г. Ходы­ревым расширяют круг юнкоров, начинающих поэтов, часто посещает школьные кружки юных литераторов.

Работу с начинающими писать он продолжает и позже, будучи литературным консультантом, а так­же заместителем председателя правления Союза писателей Удмуртии.

Первое стихотворение В. Романова было опуб­ликовано на удмуртском языке в 1961 году в газете «Удмуртиысь комсомолец» («Комсомолец Удмур­тии»). Вскоре его голос все чаще начинает звучать по Удмуртскому радио и телевидению. Первый сбор­ник стихов «Мынам тулысэ» («Моя весна») выхо­дит в 1967 году в издательстве «Удмуртия». Через год увидел свет сборник стихов для детей «Тыметын шунды уя» («Солнце плавает в пруду»). В 1970 году издается сборник стихов для детей «Иг­рай с нами» на русском языке. В 1973 году вышел сборник для удмуртских детей «Тодьы Кам» («Белая Кама»), а через год выходит его русский перевод.

В 1976 году за книгу стихов «Покчи гужем» («Ба­бье лето») Владимир Романов стал лауреатом премии Комсомола Удмуртии. Это свидетельствует о таланте поэта. В последующие годы вышли из печати еше семь сборников. В 1989 году за сборник стихов «Йырберыктон турын» («Травка приворотная») В. Романову присуждена Государственная премия УАССР.

Творчество В. В. Романова сразу было высоко оценено критиками и литературоведами. Об этом говорят названия их статей и рецензий: «Тулыс мылкыд» («Весеннее настроение») Н. Васильева. «Оскытись куара» («Обнадеживающий голос») Г. Ов­чинникова, «Сюлэме югыт пырто» («Светят в сер­дце») Ф. Овчинникова, «Поющий узор» 3. Богомо­ловой, «Стихи как радостная весть» Р. Яшиной. «О времени и о себе» В. Ванюшева, «Открытие дет­ства» А. Шкляева и другие.

Владимир Романов — участник всесоюзных и все­российских совещаний и фестивалей молодых писа­телей в Москве, Горьком, Ереване, Перми, Астраха­ни. Это в значительной мере обогатило его мастерство.

В 1975 году В. Романов был принят в Союз писателей СССР. Стихи поэта переведены на не­сколько языков, и сам он перевел на удмуртский язык произведения А. Пушкина, В. Маяковского. Пабло Неруды, стихи многих советских писателей.

В 1989 году Владимир Васильевич скоропостиж­но скончался. Удмуртская литература понесла тя­желую утрату, он не только хорошо писал сам, но и помогал молодым авторам.

О В. Романове писали многие критики. Все они подчеркивали его умение расширять поэтические возможности удмуртского языка, умение создать неординарный образ с помощью неожиданных ре­чевых средств. А. Ермолаев пишет: «Строки поэта звучны, ритм динамичен, поражают богатством све­жих образов». (Удмурт пужыос но кылбуръёс // Дась лу! 1982. 25 сент.) Эти же мысли были изложены А. Шкляевым: «...поэт на основе народного творче­ства создает новое литературное слово, расширяя и углубляя его первоначальный смысл». (Песня рож­дается в труде // Удмуртская правда. 1976. 17 окт.)

...Из-за войны не видавший отца поэт больше всех стихов посвятил памяти солдат, павших за родную землю, он свято хранит память о них и призывает к этому читателей. Об этом свидетель­ствует его сборник «Мынам тулысэ» («Моя весна»). Особенно проникновенно звучат стихотворения «Вожъяськон» («Зависть»), «Умой луоз» («Будет хорошо»), «Равенсбрюк», «Вуж плакат» («Старый плакат»), «Бертон» («Возвращение»).

Щемяще звучат его строки-раздумья: у его друга восемь братьев и сестер, он живет заботами о них:

Но я ему завидую тайком:

Вот мне бы жить в таких заботах!

Но о ком?

Проклятая война! Спалил ее костер

Отца и нерожденных братьев и сестер!

«Зависть»

И тем не менее лирический герой, подобно отцу, готов беречь родную землю, заменив отца, охотно идет служить в армию:

И люди верят: охранять державу Уходит сын погибшего в бою.

«Уходит сын...»

Или:

В наряде — не засну,

Нет сна на посту.

Все, что увидел во сне,

Все сберегу.

«Сны»

Свидетельством зрелости поэта явился сборник «Покчи гужем» («Бабье лето»). И здесь видное ме­сто заняли его стихи о войне, о солдатах. В них центральное место отведено отцу: «Атай» («Отец»), «Пиосмурт пельпум» («Мужские плечи»), «Атай пуктэ ке пельпумыз вылэ» («Если отец поднимает на плечи») и другие. Особенно популярным, можно сказать классическим, стало стихотворение «Отец». В нем — защита Отечества — добавление к народ­ной мудрости совпало с раздумьями всего народа, и не только удмуртского. По форме стихотворение явилось как бы ответом на стихотворение Флора Васильева «Мон юай песятайлэсь» («Я спросил у деда»), в котором заострена мысль о смысле жизни человека на земле: человек живет для того, чтобы построить дом, вырастить дерево, воспитать детей. Отец лирического героя Владимира Романова не успел ни дерево посадить, ни дом построить, ни сына вырастить. Значит, он не жил по народным заветам? Стихотворение построено как диалог с од­носельчанами, с мужчинами села, с матерью. Но если селяне и мужчины молчат в тяжелом разду-мьи, мать не смогла промолчать:

ОТЕЦ

Ф. Васильеву

Если дерева не посажу я,

Пятистенной избы не срублю

И не выращу сына —-

Впустую

Проживу,

Свои годы сгублю...

И спросил земляков я:

—         Ответьте.

Где отцовского дерева ветви

Зеленеют? —

Молчат земляки.

А где избу срубил он? —

И снова

Я в ответ не услышал ни слова,

Видно, были слова нелегки...

—         Он и сына не вырастил тоже!

Слышишь, мама? —

И мама не может

Промолчать,

Мне она говорит:

—         Молодым твой отец был убит...

Чтоб деревья вставали над нами

И дома были света полны,

Чтоб гордились отцы сыновьями —

Твой отец

Не вернулся с войны.

Таким образом, высшее предназначение мужчи­ны в жизни — это спасение родной земли от на­шествия недругов: ведь враг может уничтожить и посаженное тобой дерево, сжечь дом, убить сыно­вей и дочерей. Память о погибших за родину сол­датах должна быть священной для подрастающего поколения. Родина — это самое святое и дорогое.

О том, каким должен быть настоящий мужчина, и его стихотворение «Мужские плечи». В нем ав­тор прямо заявляет:

Потом не каждый помнит, как, бывало, Отец на плечи вскидывал мальца. Меня ж на плечи детство не вздымало — Война не возвратила мне отца.

Лирический герой В. Романова не устает восхи­щаться звучностью родного языка, его радуют звуч­ные названия деревень, растений, деревьев, цветов. Он не устает удивляться поэтичности, лиризму сво­его этноса. Как музыка, звучат, например, назва­ние деревни Марасаны или цветка сарана:

Но слово Марасаны песней Звучит и радует меня.

«Марасаны»

Или стихотворение «Кылъёс» («Слова»):

Сколько красивых слов! —

Каждое сердце согреет:

Скажи «гудыри» (гром) — загремит,

Скажи «вож шашы» (зеленая осока) — зашуршит.

Аккордом звучат последние строки этого стихо­творения:

Звонкие удмуртские слова,

Вы звените, точно серебро.

Но есть золотые слова:

Хлеб, мама, родная земля.

Новизной и свежестью образов удивляют «Быдэстымтэ сонет» («Незавершенный сонет») и «Отьымтэ кылбур» («Незваное стихотворение»). Лирический герой страшно огорчен — высох его любимый, весело журчащий родник, потому он обрывает свой сонет. Ломка жанра — способ пере­дачи огорчения и обиды:

У нас в деревне был живой родник.

И вот недавно узнаю я вдруг,

Что кто-то рощу вырубил вокруг,

Родник пропал...

К чему мне теперь

Стараться и заканчивать этот сонет?

Как многозначительно здесь многоточие! Оно заменяет и эмоционально-экспрессивные слова, и брань, и глубокие философские раздумья, и про­клятие, и разочарование. Можно добавить и алле­горичность стихотворения: ведь оборванные строки — чья-то оборванная жизнь, как стало с самим авто­ром. Тональность стихотворения минорная, скорбная.

Противоположным, мажорным и веселым, яви­лось его «Незваное стихотворение». Здесь любовь приравнена к хорошей песне, она является непре­ходящей ценностью. Много на свете стихов и пе­сен о любви. Вот рождается еще одно. Кажется, тема любви слишком уже затасканная в поэзии, но нет! Поэт неиссякаемость, вечность этой темы под­черкнул с помощью легкого юмора, будто само сти­хотворение спорит с автором:

—Не буду я тебя считать

Своим! — кричу ему.—

Не буду я тебя читать

Нигде и никому!

Стихотворение опять

Твердит свое, дразня:

—Меня не будешь ты читать,

Ты будешь петь меня!

Так своеобразно подчеркнул В. Романов значи­мость стихов о любви.

В стихах сборника «Покчи гужем» обнаружива­ется лирический герой, страстно любящий жизнь, ценящий дружбу и любовь, пламенный патриот своей родины. Таким был и их творец.

Достойным гражданином предстает его лиричес­кий герой в сборнике «Йырберыктон турын» («Трав­ка приворотная»). Он также напоминает самого ав­тора, но все-таки между ними нельзя ставить знак равенства. Все стихи сборника составляют три те­матических цикла и завершаются поэмой «Шудбур кизилиос» («Звезды счастья»). Здесь особен­но чувствуется свой, неповторимый голос поэта. «Своими строчками он как будто говорит: вот такой я человек. Его сборник полон веры в доб­рые традиции народа, верой в будущее счастье. Такой настрой не может не радовать»,— пишет С. А. Перевощиков в рецензии на сборник. (Мо­лот. 1989. № 5. С. 44—47.) Правдивость народных речений утверждается поэтом уже в первом цик­ле, объединенном пословицей Если корни сильны, земля крепче держит:

Без корней, мой друг,

Захромаешь вдруг,

Либо ветер умчит,

Как перекати-поле.

«Если корни сильны...»

Поэт снова и снова восхищается красотой род­ного языка, находит новые краски:

В поле в сердце закрадется

Слово-счастье — НЯНЬ (хлеб),

На заводе отзовется

Звучное АН ДАН (сталь).

Крепко-накрепко их свяжет

Трудовое слово ДАН (слава).

«Хлеб и сталь»

Особенно дороги ему песенные строки:

Песня льется мелодично,

Словно пламя, сердце жжет.

«Песня льется...»

Читатель особо выделит его стихотворение, по­священное Флору Васильеву. По сути это пять сти­хотворений, объединенных одним посвящением. В нем заявляется, что старший брат по перу шагает всю жизнь с ним рядом, постоянно корректируя его поэтическую трассу. Значимость песни не связа­на с ее длиной — она должна проникать в сердце:

Ах, кажется сейчас

Короткой песня...

Но обжег

Он и короткой нас.

«Дороги светлой ты мне пожелал...»

Эту оценку можно отнести и к самому автору. Очень рано они оба ушли из жизни.

Стихотворение «Самолётэ пуксён азьын» («Пе­ред посадкой в самолет») в основе имеет действи­тельный факт: однажды старого летчика никак не хотели пропустить на посадку в самолет — зуммер постоянно чувствовал металл. Пассажир выложил все, даже ордена. Он торопился в гости к внуку.

Он побледнел. Схватился вдруг за сердце

И понял, где его «опасный груз»:

Как острый нож, вонзился он в сержанта

И до сих пор сидит, как сам эзель (злой рок).

Однажды В. Романов прочитал это стихотворе­ние школьникам и один из мальчиков спросил: «А что... потом его на рентген послали?» Автор не­много растерялся, а потом ответил: «Да нет, ему поверили, в самолет пропустили, но ... разве об этом надо обязательно сказать в стихотворении? Ведь важно то, что «гостинец войны» все еще преследу­ет сержанта, для него война продолжается до само­го смертного часа».

Рассказывая об этом случае, Владимир Василь­евич прослезился, улыбка погасла, он словно замер. Было ясно, поэт вспомнил погибшего на фронте отца. Значит, война и с самим поэтом шагала рядом до последнего вздоха.

Словно крик души воспринимаются последние строки стихотворения «Ваёбыж кар» («Гнездо лас­точки»):

Не улетайте, ласточки, от нас.

Я не нарочно...

Всем готов поклясться!

Не улетайте, ласточки, от нас,

Я так хочу отца с войны дождаться!

Поэтическая манера В. В. Романова такова: он не читает нравоучений, но ярко запечатлевает от­дельные картинки жизни, как бы заставляя читате­ля подумать о них, самому прийти к выводам. Вот, например, призыв «Берегите природу!» как запечат­лен у него в образе последнего подснежника:

Последний подснежник жалобно звенит,

Отдается болью всей планеты.

«Подснежник»

Или образ давно высохшей ели в стихотворении «Пересь кыз» («Старая ель») — аллегорическое изображение никчемного человека, от которого нет пользы ни себе, ни другим. Как прошение-молебен звучат там строчки:

Думаю я постоянно: Земля моя, Бог мой, Упасите меня от подобной судьбы!

Именно с этого стихотворения начинается цикл В. Романова, посвященный А. С. Пушкину: ведь эпиграфом к нему взяты строки поэта:

Младенца ль милого ласкаю,

Уже я думаю: прости!

Тебе я место уступаю:

Мне время тлеть, тебе цвести.

О бережном отношении к поэзии А. С. Пушки­на, о необходимости точных переводов его «Пушкинлэн кылбуръёсыз» («Стихи Пушкина»), «Болдино. Пушкинлэн юртэз» («Болдино. Дом Пушкина»). Первое стихотворение посвящено ветерану войны художнику И. А. Радыгину, который, узнав о том, что его друг переводит Пушкина на удмуртский, предупреждает:

Строки искажать не смей,

Иначе дружба — врозь, не жди прошения.

Души порывы передать сумей,—

И палкой стукнул об пол в подтвержденье.

О высоких критериях стихосложения и его сти­хотворение «Г. Красильниковлы» («Г. Красильникову»):

Стихотворцам нет счета — куда их девать?

Кто их вспомнит потом и сейчас кто их знает?

В наше время — не лучше ли прямо сказать? —

Настоящих поэтов,

Увы, не хватает.

И молодым поэтам Владимир Васильевич посто­янно твердил: «...с чего начинается литература? Свой голос — вот в чем дело, умение взглянуть на жизнь своими глазами».

Поэзия В. Романова оптимистична, она напол­нена верой в завтрашний день, в красоту жизни. Об этом следующие строчки:

—  Что надо для счастья? —

—  Чтоб в полночь не был одинок,

Чего еще не достиг — верь! — достигнешь,

Что еше не пришло — верь! — придет.

В другом стихотворении, подобно Пушкину, он замечает подрастающие ели:

Годы проходят.

Остаются дела...

На горизонте подрастают ели.

«Годы проходят...»

При первом прочтении стихотворений может по­казаться, что В. Романов подражает старшим брать­ям по перу: известные темы, знакомые образы, но при более глубоком осмыслении становится видно, что поэт находит новые грани, незамеченные при­знаки, как будто увидел спрятанный в них жемчуг. К примеру, в лирике Д. Яшина, Ф. Васильева часто встречается образ дороги. Красной нитью проходит этот образ и в стихах В. Романова: герой-путник шагает рядом с Ф. Васильевым; в другом — дорога, подобно белому клубочку ниток, сама распускается перед ним, торопит, погоняет, буран покрывает дорогу снегом, но земля не бросает сына:

Ты шагаешь, чувствуя твердь земли,

Словно по тонкой нити.

«Дорога»

Очарованный путник — лирический герой — восхищается звучным названием деревень и цветов (Марасаны, сарана), с комом в горле встречается с детьми из детских домов, с грустью предупреждает: «Прошу — не спрашивайте их вы о родителях»; часто появляется на свадьбах, выражает готовность всем стать сватом... Но вот вдруг в стихотворении «Выжез тудву нуэм» («Снесло мост») замечает: веш­ние воды унесли мост, соединявший два берега реки:

А сколько лет они, лучась,

Прожили, не томясь,

Но разорвали эту связь

Ночь — половодье — грязь.

Да, за одну сырую ночь...

И ходит напрямик,

Как будто младшенькая дочь,

Лодчонка между них.

Это стихотворение посвящено сыну Володе: два любящих сердца разрывает вода, семья распадает­ся, а сынишка — маленькая лодка — качается между ними, не в силах заменить мост. Но возникает и другая ассоциация: разрушение моста — это конец жизненного пути, а может, оборвалась и сама жизнь.

Метафоричность образа дороги ясно обнаружи­вается и в стихотворении «Как светло начиналась дорога...», но светлую снежную дорогу испортил дождь:

Не плачу. Высохли глаза.

Новый саженец уж распускает почки...

Но сон, как чистая слеза,

Как яркий снег, мне украшает ночки.

Путник твердо знает:

Придет, придет последний шаг,

Но вечно будут жить победные шаги.

«Придет последний шаг...»

Для Ф. Васильева лесной край — колыбель, а для В. Романова он — агай (старший брат), и близ­кий друг, и добрый учитель, и врачеватель души, и гостеприимный хозяин, и источник хорошей песни:

Всех лес накормит, стоя за плечами, Он добр и свято верит в доброту, Не ждет от нас лихой беды-печали, Встречает бури, стоя на посту, На нас же смотрит и поддержки ждет: Он знает — человек не подведет!

Дунне адями — благородный человек, почита­емый миром, должен постоянно заботиться о самой природе — это утверждение является лейтмоти­вом всего венка сонетов «Нюлэс» («Леса»). Мож­но, наверное, добавить, что из всех поэтических форм, созданных В. Романовым, этот венок со­нетов особенно эмоционален и поэтичен: здесь и философские раздумья, и жар души, и высокая, соответствующая жанру, поэтичность, художе­ственность.

Поэма «Шудбур кизилиос» («Звезды счастья») написана гладко и ровно, но страдает шаблоннос­тью, агитационностью, не отличается новизной, соответствует требованиям одной идеологии.

Высокой оценки заслуживают стихи поэта, на­писанные для детей. Он постоянно помнит назида­ние М. Горького о том, что для детей надо писать так же, как для взрослых, но еще лучше. Его сбор­ник для детей «Шундыез сайкато барабанщикъёс» («Солнце будят барабанщики») отличается новиз­ной художественных средств. Книга знакомит де­тей со множеством незнакомых, интересных слов: названиями растений, птиц и животных, с изобра­зительными словами и так далее. Вот в стихотво­рении «Куноын» («В гостях») показан лес — гос­теприимный хозяин. Лес ставит детям вопросы: Какая змея особенно опасна? Почему ель пирами­дальная? Ночами летает мышь, а птица ли это?.. Дети собирают лекарственные травы: зверобой, подорожник, бруснику, малину, рябину, клубнику, черемуху, калину, землянику... В названии неко­торых стихов уже дается пояснение, например, «Узьыгумы» («Дягиль лесной, дудник»). Стихо­творение содержит такую игру слов, что трудно перевести на другой язык:

Отвердело то растение,

Мы сделали насос.

Чиз! брызжет в голубое небо —

Образуется сразу радуга.

Далее дети знакомятся с полынью, ее признак ми и свойствами, с тем, как пужей — олень c6f сывает свои рога, с гречихой, орешником и друг ми малоупотребительными словами. Особен богата названиями птиц стихотворная сказка «Рс ник и птицы»: соловей, жаворонок, овсянка-зя лик, малиновка-коноплянка, синица, снегирь, г репелка, скворец, коростель, воробей. Мягк] юмором проникнуты его стихотворения «Уяс («Пловец»), «Диктант», «Валантэм» («Неясный»]

Поэма В. Романова «Тюрагай» («Жаворонок посвящена теме войны, дружбы эвакуированн детей с удмуртскими детьми, совместному преол лению тягот времени. Лейтмотивом поэмы являе ся утверждение гуманизма — доброе отношец людей друг к другу помогает выжить в трудные годы.

Стилистика поэзии В. В. Романова очень 6oi та, отличается умелым использованием поэтиче ких приемов. Умелое использование полисем] (многозначности слов) помогло поэту образовать и дивидуальный неологизм, тут же подхваченш юными читателями, это — нефть шур — нефтян речка в значении нефтепровод, а в стихотворен] «Нэнэлэн праздникез» («Мамин праздник») удач использованы слова в противоположном значении сочетание он каро нэнэлы (матери назло) приня значение нэнэлы зеч каро (сделаю матери добро

Пока начисто не вымою пол,

Я не сяду за стол.

В стихах поэта удачно использованы в качестве стилистических средств омонимы, паронимы, а тонимы, фразеологизмы и другие лексические средства, которые трудно сохранить в русских перевод;

Мон котьку но шудо,

Эшъёслэн синъёссы

Шудбурен ке шудо.

Я всегда счастлив,

Если в глазах друзей

Светится счастье.

Слова шудо (счастливый и играют, светятся) удмуртском языке являются омонимами, в русскс такого адеквата нет.

Или:

Куатаськиз пичи выны.

— Вожпотйз,— шуэ мыным.

— Иське, вай татчы вождэ, Буялом суредъёстэ.

Обиделся мой младший брат.

— Рассердился я (букв, гнев выходит).

— Тогда дай мне твою зелень, Раскрасим рисунки.

Обыграно омонимичное слово вож (гнев, серди­тость и зеленый, зелень).

А паронимы не только создают звучные рифмы, но используются поэтом как средство создания юмора, смеха:

«Швейцаръёс Швейцариын уло»,—

Олексан зэмзэ малпа.

«Нош бульдог бульдозерлэн, оло,

Агаез?» — юа Марпа.

«Швейцары живут в Швейцарии»,—

Всерьез полагает Олексан.

«А бульдог, наверное, брат бульдозера?» —

Задает вопрос Марфа.

Строфа имеет не просто рифмы-паронимы мал­па — Марпа, но в самом содержании обыгрывают­ся паронимы швейцары — Швейцария, бульдог — бульдозер, благодаря чему создается смешной диа­лог.

Антонимы используются поэтом для создания такой стилистической фигуры, как антитеза (проти вопоставление):

Когда выхожу в кромешную тьму,

Темень гасит даже свет окон,

А школа моя светит мне всегда,

Жизненный путь освещая.

«Когда выхожу...»

К этим строчкам можно добавить: и стихи Вла­димира Васильевича Романова будут светить всег­да, согревая душу читателя.